Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - Страница 48

Данное заявление монарха разом погасило вспыхнувшие было страсти, а щедрое награждение деньгами и царскими портретами в бриллиантах не оставило места для мелких взаимных обид…

Сейчас Петр просто смотрел на город, на величественный купол Святой Софии. Заветная цель всех русских правителей, начиная от Ивана Грозного, была достигнута!

Теперь главным стало то, что завоеванное требовалось еще и удержать в своих руках. Новый турецкий султан, а император не сомневался, что такой появится взамен плененного Селима, вряд ли смирится с утратой турецкого Стамбула. Вот только вернуть завоеванное в прошлом теперь уже не удастся: слишком одряхлела Оттоманская Порта, времена ее былой славы уже прошли, а из ослабевших рук выпадали захваченные прежде страны.

Однако «делить» Турцию со своими соседями Петр не собирался! Цель достигнута: теперь через Проливы не пройдет ни один враждебный России корабль. «Южная подушка» обустроена, да и «Западная» тоже — союз с Данией полностью закрывал Балтийские проливы, а любого врага лучше встречать на подступах…

— Ваше величество, — в комнату вошел Аракчеев, — мальтийские рыцари просят аудиенции!

— Просят? Ну, хорошо! Значит, примем! Зовите их ко мне…

Варшава

— Пшекленты псы!

«Начальник Польского государства» Тадеуш Костюшко не смог сдержать своего искреннего негодования. Пруссаки стоят под стенами Варшавы, и их лающая, как у голодных собак, речь доносилась с аванпостов.

Австрияки уже завладели древней столицей Краковом, и горнист уже никогда не сможет подать с башни последний обрывистый сигнал, ставший гордостью Польши со времен татарского нашествия.

Костюшко тяжело вздохнул — он прекрасно понимал, что польское сопротивление было бы давно сломлено, а Варшава взята штурмом, если бы не те же русские.

Он ненавидел московитов, но в глубине души даже испытывал к ним затаенную благодарность. Встав на Буге, отделявшем коронные польские земли от Волыни и Полесья, что в Петербурге называли Червонной и Черной Русью, русские не пошли за реку.

Сопротивление шляхты, что осмелилась противостоять подлому разделу родины с оружием в руках, было подавлено. Быстро и сурово, как продемонстрировали царские генералы, но странным, очень странным было отношение к побежденным.

Захваченных в плен поляков не казнили и не ссылали в холодную Сибирь, а, конфисковав имения и освободив их крестьян от крепостного состояния с наделением землею, отправляли с семьями за Буг, на запад, в боровшуюся с тевтонскими захватчиками Польшу.

Правда, предварительно истребовали письменного обязательства, что шляхтичи никогда не будут переходить за реку. Возвращаться было страшно и бесполезно — православные холопы с превеликой радостью вязали своих господ-католиков и сдавали их русским для казней. Те, однако, вешать не торопились, а томили в узилищах благородных героев, сражавшихся за великое прошлое страны. И постоянно натравливали на все еще сидящих в имениях панов этих голодранцев-малороссов и свирепых казаков.

Хорошо, что эти собаки уже не мучили и не истребляли шляхту, как во время прежних казацких восстаний. Но изгнание католической шляхты было повсеместным — или переходи в православие, или убирайся за Буг. Третьего было не дано, не принимать же за него смерть или пожизненную ссылку в Сибирь.

Озлобленная русскими гонениями шляхта предпочла возвращаться на Вислу. Именно эти несколько тысяч поляков, изгнанных русскими из Подолии и Волыни, помогли отстоять Варшаву месяц назад, отразив первый яростный штурм подступивших к городу пруссаков.

Теперь помощи ждать неоткуда и столицу вряд ли удастся удержать. Такого яростного в течение трех дней обстрела Костюшко прежде не видывал, казалось, что прусские пушки будут вечно. Но сегодня они неожиданно смолкли, и раздался слитный немецкий лай — тевтоны решились пойти на новый штурм и взять, наконец, последнюю твердыню польского сопротивления. Все решится в самые ближайшие часы…

— Польша не погибла!

«Начальник государства» с натянутой на лицо улыбкой смотрел на воодушевленных благородной яростью варшавян. Он был военным и прекрасно понимал, что полякам, пусть и сохраняющим свой неукротимый дух, придется принять последний бой. Косы, насаженные на древки, отлитые давно пушки, дедовские сабли, старинные фузеи и пистоли не смогут остановить пруссаков, вооруженных нарезными штуцерами со свинцовыми русскими пулями, выдуманными злым гением их императора.

— Все кончено, — тихо прошептал Костюшко и тяжело вздохнул. Беда в другом — порох закончился. Генерал прекрасно понимал, что даже несколько сотен русских фузей, что были в руках самых опытных и умелых стрелков, теперь не помогут отразить приступ.

Иркутск

— Так, — княгиня напряглась, — а теперь, Григорий Григорьевич, расскажите подробнее, это какие гавани и острова вам приказали оставить? И чем мотивировал его величество такое свое решение?

— С Хоккайдо и с Тсусимы, — жестким голосом ответил Потемкин. — Но я этот приказ выполнять не буду!

— Почему, князь?

— На первом острове у нас незамерзающие гавани, как я вам говорил. А второй остров, он между Кореей и Японией, запирает наше море крепко, и пока он у нас, ни один враг на наши восточные окраины не покусится. Не отдам я его, пусть меня режут. Но не отдам!

— Не горячись, мой милый друг. — Дашкова пристально посмотрела на карту. Действительно, маленький остров находился точно в центре пролива и, как она знала, был занят в ходе небольшой военной кампании два года назад. И весьма предусмотрительно — теперь британским кораблям путь плотно закрыт.