Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - Страница 64

— Константинополь в наших руках, султан Селим пленен и содержится под крепким караулом. Английская эскадра в Золотом Роге, осмелившаяся стрелять по нашим кораблям, уничтожена.

— Как государь?

— Его императорское величество бодр и весел, ваше высокопревосходительство!

— Я рад, очень рад! Вы мне доставили чудесные известия, искренне благодарю вас!

Кутузов с трудом стянул с пальца драгоценный перстень и с улыбкой протянул дар. Такая мода повелась — император золотые табакерки дарит со звездочками, а генералы на перстни перешли, даже Суворов, на что тот прижимист, но время от времени немногие счастливцы щедро обласкиваются старым фельдмаршалом.

Михаил Илларионович скосил единственный глаз в сторону паши — тот сидел с окаменевшим лицом. Генерал усмехнулся — турок явно понимал русский язык, а потому он и устроил это представление.

— Война вами проиграна, паша. И единственным спасением может быть немедленное заключение мира. Смотрите — проливная зона в наших руках, и больше ни один турецкий аскер не переправится в Европу. Дунайские крепости или взяты нами, или сданы вами. Православное население полностью на нашей стороне, и мы с трудом сдерживаем наших единоверцев от отмщения. Слишком много вы пролили здесь крови, паша, чтобы надеяться на милость покоренных вами народов. Я это еще по Морее понял, в первую кампанию — греки прямо пылают к вам злобой и яростью.

— Бешеный пес всегда куснет руку благодетеля…

— Не такие вы и благодетели, уважаемый. Каждый год в разных местах янычары резали православных, приручая народы к покорности. А ведь вас, османов, здесь едва десятая часть. Ничто в сравнении с многолюдством ненавидящего населения. И мы, русские, выступаем единственным гарантом того, что магометане останутся в живых. Вам нужна всеобщая резня османов, Ибрагим-паша?

— Нет, почтеннейший генерал. Как я понимаю, здесь османы больше жить не будут.

— Мы их всех выселим за Проливы. Ради их же безопасности. И туда не пойдем — все чисто турецкое вашим и останется. Мы возьмем под опеку только православных, и там где их большинство.

— Я понял вас, уважаемый Кутуз-паша. Мне стоит поговорить с комендантом Видина — оборона этой крепости бесполезна, раз кампания проиграна бесповоротно.

Кутузов мысленно усмехнулся — генерал не любил действовать напором, как Суворов. И там, где фельдмаршал вел солдат на кровавый штурм, он, не желая лить понапрасну солдатскую кровь, предпочитал пускать в ход совсем другие методы…

Петровская Гавань

— Грязные, вонючие варвары! Не смейте меня волочь, московиты! Я подданный английской короны!

Онли было страшно, но он знал, что никогда не стоит показывать страх туземцам, тогда они уважают цивилизованного человека. А потому шкипер ругался всеми словами, которые знал. А ведал он много — Карибское море всегда было богато крепкими словами.

— Пожравшие падаль обезьяны! Мы еще достанем ваши хвосты, намотаем их на палку, куски дерьма. И отрежем!

Однако его выкрики совсем не раззадорили двух крепких бородатых мужиков, что волокли его по широкой крепкой лестнице куда-то вниз. Видно, не понимали эти дикари нормальной человеческой речи, и шкипер взъярился еще больше.

— Вонючие отбросы, недостойные считаться людьми! Оставьте меня, вы ответите за это перед английским флотом!

Сильным толчком шкипера забросили в темную подклеть, слабо освещенную свечами. И только сейчас англичанина пробрало — здесь стоял ощутимый, въевшийся в стены запах крови и терзаемой человеческой плоти.

— Вы не имеете права!

Голос англичанина сорвался на визг, но на двух бугаев это не произвело никакого ощущения. Они сноровисто содрали с Онли всю одежду, оставив его абсолютно нагим.

Шкипер моментально покрылся мурашками, вот только холодно ему не было — все тело обдало жаром. Он понял, что сейчас эти варвары будут его мучить и терзать, ведь у них нет никакого понятия о главенстве закона. И он возопил в последней отчаянной надежде:

— Не смейте! Я желаю говорить с вашим начальником! Пусть меня вначале судят по цивилизованным законам!

Но это было гласом вопиющего в пустыне — правый силач, с окладистой черной бородой, засунул его сведенные назад руки в какой-то хомут, а второй дернул веревку.

Онли от неожиданности захлебнулся криком — он почувствовал, как выгибаются руки за спиной, мышцы напряглись, а потом окаменели от нестерпимой боли. Он пытался опереться кончиками пальцев ступней на осклизлый пол, но ощутил, как тот неожиданно ушел из-под ног.

— Вонюч…

Ругательство замерло в горле — сильный толчок в спину, и боль взорвала его тело, а в глазах стало темно…

— Ты не пленный, а тать, морским разбоем промышляющий. Сиречь пират! А потому твой король от тебя с удовольствием открестится, а еще лучше — повесит на первом же суку!

Онли вытаращенными от боли глазами смотрел на русского офицера со шпагой на боку, что выговаривал ему непонятные слова. Зато второй, в морской форме, с усмешкой стал переводить на ломаный английский язык.

— У меня нет времени, пират, с тобой экзорцисты проводить. Твой корабль битком набит нашими шкурами, что взяли вы разбоем на Шумагинском острове. Одного этого хватит, чтобы вас всех перевешать. Но меня интересует другое — кто тебе, мерзавцу, дал задание пиратствовать в этих водах?! Кто дал карту, что лежала в твоем сундуке?! Кто был твоим лоцманом и проводником? Отвечай, сволочь! Дерьмо собачье!

Последние два слова моряк перевел с каким-то сладострастием. Онли терзала боль, он хотел ответить, но язык не шевелился в пересохшем рту. Офицер усмехнулся и, протяжно цедя слова, произнес: